Творчество наших читателей.
Владимир Ильиных, Быстрый Исток
 Ильиных Владимир Иосифович, 1948 года рождения, работал редактором районной газеты, с 2001 года – на пенсии по инвалидности.
Выйдя на пенсию, стал сотрудничать со многими газетами и журналами нашего края, а также Западной Сибири. Поскольку являюсь большим любителем природы, то в первую очередь связь установил с газетой «Природа Кулунды», теперь - «Природа Алтая». За данный период напечатал в вашей газете 18 материалов на тему природы и человека в ней.
Активно также по этой теме выступаю в «Алтайской правде», «Свободном курсе», томской межрегиональной газете «Охотник и рыболов Сибири».
Продолжаю сотрудничать с районной газетой. Нынче летом на ее страницах публикуется моя повесть «Спроси свое сердце», после чего будет проведена читательская конференция.
Активно участвую в работе «Литературной гостиной» при районной библиотеке. На ее заседании разбирались мои произведения с участием барнаульских литераторов. Участвовал во встречах с Бийскими, Смоленскими и Петропавловскими самодеятельными и профессиональными литераторами, во многих других мероприятиях «Литературной Гостиной», а также «Покровских чтениях», проходящих в Быстром Истоке ежегодно в октябре.
Провожу встречи со школьниками школ района. Всего мною написано около 70 рассказов и повестей.
К сему, Владимир Ильиных, село Быстрый Исток
Родька
Там, где Бия сливается с Катунью в одну реку и окончательно перемешиваются синие струи водоворотов правого берега с зелеными завихрениями левого, Обь течет сплошным серо-зеленым потоком дальше на север. Великая река успокаивается, островов в русле намывает меньше, чем при слиянии.
В свое время речных судов да и рыбы скапливалось здесь немало. На левом берегу, не так далеко от большого села, из приносимого водой плавника – ободранных о щебень и речную гальку сосновых бревен, Родька поставил свою избушку. Но этому предшествовало много событий.
…Война закончилась для капитана Родиона Острового в августе 1944 года. Закончилась в тот момент, когда на батарею счетверенных зенитных пулеметов, которыми он командовал, прикрывая наведенную переправу для наших наступающих войск, обрушился бомбовой удар тяжелых фашистских «юнкерсов», перепахавших всю позицию батареи.
Легкий блиндаж, что бойцы успели для него с радистом и ординарцем изладить накануне, взлетел в воздух одним из первых.
Родион был в это время на позициях и самолично влепил в брюхо удирающему «юнкерсу» очередь жалящих насмерть крупнокалиберных пулеметных пуль. Тот задымился и взорвался, упав на вражеском берегу. Только после этого Родион и почувствовал боль в развороченном осколком лице и правой, напряженной в азарте, руке.
«Потерпи, потерпи, миленький!», - слышал он лихорадочный шепот медицинской сестры, проваливаясь в бессознательное состояние.
Очнулся уже в госпитале, после операции, среди таких же как он. Попросил осколок зеркала у лежащего на соседней койке лейтенанта.
На Родиона смотрело чужое лицо, страшное своей непохожестью на прежнее. Закаменел от вида нового своего покалеченного облика. Даже не попросил медицинскую сестру полностью освободить голову от бинтов.
Ясно стало ему в тот момент, что судьба его изменилась. Да и разве можно жить после такого ранения полноценной жизнью?
Руки и ноги, между тем, оказались целыми. Мучающие головные боли постепенно отпускали. На прикроватной тумбочке лежал в коробочке орден Красной Звезды.
За личное мужество.
Уже третий за всю войну.
Но в палате многие могли похвастаться разными наградами. Шел декабрь 1944 года. Все понимали, чем должна закончиться война и думали о возвращении на родину.
Думал и Родион.
В мыслях представала прежде всего Настасья, его жена. А потом уже – остальные в селе. Как-то она примет его, и примет ли вообще с таким ранением? Ведь всю последующую жизнь нужно друг перед другом провести. А там, глядишь, дети пойдут.
Не станут ли они стыдиться папаши? Родители у Родиона один за другим умерли в 1942-м. Они-то его не увидят. Хотя, конечно, не отказались бы мать от сына. А больше из родных никого в селе нет...
Родион думал бессонными ночами, что вот и Настасья из города. Уехать с ней туда, где много людей, ещё страшнее. Там живет её многочисленная родня. Придется ли ко двору такой зятек?
Начитавшись романов Дюма, особенно про «Железную маску», стал мечтать: «А не выковать ли себе такую же?» А что? Днем ходи в маске, а ночью снимай. Загорелся было придумкой, но быстро потух.
Был еще вариант завербоваться на морскую путину куда-нибудь на Дальний Восток. И вызвать к себе Настасью. Пока не понял, что главное – встреча с ней.
Она-то и решит все.
Увольнение подчистую пришлось на январь 1945-го – самый холодный месяц в Сибири. В вагоне-теплушке доехал он до уездного города, откуда уходил на фронт.
Нерешительность характера не позволила заранее описать в письме свое ранение молодой жене. Что-то заставляло его появиться перед ней неожиданно, таким, как есть. Вот, мол, посмотри, что проклятая война наделала.
Из русокудрого красавца с голубыми глазами слепила какого-то Квазимоду, как в «Соборе Парижской богоматери» у Гюго. Читал Родион и такую книжку, валяясь по госпиталям.
В глубине души, на самом её донышке, притаились видения жарких ночей, проведенных с любимой женушкой за все отведенные им судьбою полгода до начала войны. Ее горячие, волнующие кровь слова о том, что он для нее самый желанный, каким бы не вернулся с победой домой, будоражили его кровь, оставляли надежду на будущее.
Становилось смурно на душе от нахлынувшей решительности.
Оставалось себя и ее испытать.
От станции пошли с двумя фронтовиками-попутчиками пешком. Не удалось даже подводы нанять. Вскинули, по привычке, рюкзаки на плечи – и вперед.
Госпитальным трофеев не полагалось…
Тронулись налегке, а ему сорок верст до родного села походным маршем идти. Мужики пораньше должны добраться. Их деревня – как раз на полпути до Родькиного села. Дойти бы по такому морозу. Ночлег обещан попутчиком. А без отдыха в тепле никак не обойтись.
В куржаке по самый пояс ввалились они в дом к знакомому мужику. Обогрел и накормил тот фронтовиков. Когда товарищи разошлись по своим домам, обнявшись с Родионом перед прощанием, прилег он на топчан, а в голове всякие мысли шевелятся…
Утром встал затемно. Попил настоянного в русской печи морковного чаю и тронулся в дорогу. Хозяин вышел проститься. Вроде даже перекрестил его. Но то Родиону неведомо.
Ходили зимой посередине реки. Даже скользили ногами по открытому кое-где ветрам льду. Мысль о встрече подгоняла. В общем, к вечеру, прибыл в село. Но зашел первым делом к соседу – Федьке.
Почему так получилось – сам не понял. Сосед его признал. Сразу послал за Настасьей. Мол, замерз, муженек, до дому дойти не может.
Вбежала расхристанная Настасья, пальтецо даже не застегнула. Оглядела горницу горячечными глазами. По Родиону взглядом скользнула. Недоуменно уставилась на хозяина.
- Что, муженька не узнаешь? – попытал ее Федор.
Настасья пристально посмотрела на человека, сидящего перед ней. Что-то в ней надломилось, в груди всхлипнуло. Она прошла и села рядом с Родионом на скамью. Этого знаменательного момента ждали оба. Но каждый – по-разному.
Вот, думалось Настасье, наступит тот решительный миг, когда они сольются в едином порыве, бросившись друг к другу в объятья после окончания войны. Родион будет весь в наградах, красивый. Она допускала даже седой вихор в его волосах. Он бы его так украсил, когда они вместе пойдут по деревенской улице... А соседи станут смотреть на счастливую парочку.
…Перед ней сидел уродливый, страшный на лицо чужой мужчина, хоть и напоминавший отдаленно её мужа.
Они встали с лавки и пошли на выход, даже не обнявшись. Дома Родион поставил на стол вещмешок, выгрузив две банки тушенки, буханку госпитального хлеба и кусок комкового, с налипшими соринками сахара.
Детей у них не было.
Гостинцы предназначались для Настасьи. Спать лег на теплую скамью у печи, сославшись на то, что простудился до этого. Настасья не возражала, зарывшись на кровати в гору супружеских подушек, рыдая про себя.
Родион всю ночь пролежал на скамье, глядя в потолок сухими глазами.
Утром встал и пошел умываться в сени. Позавтракал картошками, вынутыми из русской печи.
Неопределенность поселилась с ними в доме.
Жили как чужие.
Настасья, правда, исподнее фронтовика перестирала, есть готовила. А потом убегала до глубокой ночи к своей подружке.
Родион ограду починил, покосившуюся баню перебрал. Весной пошел в дистанцию пути и нанялся бакенщиком на тот участок Оби, который считался самым трудным. Он располагался километрах в восемнадцати от села.
Горечь на сердце не проходила.
А страна ликовала радостью, которую принесла с собой победная весна! Праздновалась Победа широко и искренне. Раненые, но оставшиеся в живых мужики из села, приехали как-то на подводе к Родиону. Посмотреть его новое хозяйство. Да заодно и погулять на приволье.
Родион к тому времени наловил багром бревен, топором ошкурил их. Раскряжевал ножовкой. Мха наготовил. Оставалось только собрать сруб. Поставили его сообща, впятером, покрякивая и подставляя плечо друг другу. Полюбовались своим творением. Уехали, угостившись самогоном.
Родион понял, что вот и у него появился свой угол...
Отремонтировал выданные на подотчет бакены, покрасил их, просушил. Лодку проконопатил, варом обмазал, принеся целое ведро с колхозной конюшни да разогрев на костре.
Рыбы на перекатах скапливается немало. Запуски, переметы были обычным делом у опытных рыбаков. А Родион чем хуже прочих? У него и прибытка другого нет. Под откосами, в ямах, зимовала стерлядь.
Появились заветные места. Снасти готовить он и сам оказался горазд. В сети шел лещ, судак, щука. Добытое стал менять на деревенские продукты.
Узнали об этом сельчане. На велосипедах еще конструкции Горьковского велозавода приезжали, затарив в мешок для обмена хлеб, соль, сахар, а то и бутылку беленькой.
К осени, когда кололи свиней, договаривались по-серьезному. К этому времени вялил Родион в укромном месте тайменей, кострюков, да и осетров, если повезет. Менял на мясо заимообразно. А презенты, зачастую, уходили «вверх», создавая хлебосольный образ района для вышестоящих товарищей.
Еще и поэтому Родьку никто из начальства да рыбной инспекции никогда не трогал.
А Настасья из села к тому времени давно в город переехала.
Говорят, даже замуж вскоре вышла. Не простила ее сельская общественность из баб-одиночек да девок-вековух. Некоторых из них видели выходящими из домика бакенщика на рассвете. Но совсем не зловредно в селе обсуждали эти истории.
Время было такое, что каждый мужик, даже калеченный, был у женского населения на счету. А годах в шестидесятых, когда уже и побаловаться самогоночкой Родион полюбил, да и цену свою мужскую познал, пришла к домику бакенщика Надюха из ближайшего поселка.
Громко позвала его, бродя у дома. Родион снимал вентеря. Выплыл из зарослей: «Чего желаете, барышня?» Посмотрел на ее ноги в цыпках, которые девушка пыталась спрятать в нанесенном ветром речном песке.
К вечеру сварил на таганке уху. Долго смотрел, как личинки вылетевшего на брачные игры мотыля танцевали хаотичный танец, сгорая в пламени костра. Потом вошел в дом. Худые, но теплые руки девушки, вдруг обвили его за шею, повлекли на топчан.
Услышал страстный шепот: «Дядя Родион! Я Вас давно люблю! И совсем не страшно, что Вы – калечный. Вон папка без ноги пришел. Это все война проклятая виновата. Что ж теперь? Надо дальше жить. Я Вам ребеночка рожу, чтоб продолжение рода было. Только не гоните меня от себя»
А сама так и норовит прижаться девичьим телом к мужику. Ну что тут делать? Опешил Родион. Желание само за себя решило. Привлек ее к себе. И забылись они в сладостном угаре.
Осталась Надюха на кордоне. Свадьбу не играли. У отца с матерью детей было шестеро.
Привез в избушку одноногий Никифор одеяло, две подушки, перинку тощенькую. Вот и все приданое. Да из посуды кое что по мелочи. Выпили четверть самогона. Рыбы свежей мешок домой забрал.
Напутствовал: «Живите, как сможете».
С тем и хлестнул лошаденку по худым бокам, чтобы расшевелить понурую. В колхоз после войны его не взяли, а вот от сельсовета вырешили, как инвалиду войны, серого конька.
Вскопала Надюха огородик маленький за избушкой на припеке. Лук, чеснок, немного картошки, десяток вилков капусты посадила. Все прижилось. А вот помидоры у реки не вызревали. Мешали частые туманы. Многое из продуктов и вещей обменивали на рыбу. Так, в заботах и хлопотах, лето прошло. А хлопоты какие у бакенщика? Чтобы все обстановочное хозяйство, которым на твоем участке фарватер обгорожен, в исправности было. И работало как часы.
Моторных лодок во всей дистанции пути было две-три. Загребали на простой, весельной. Мозоли с ладоней рук Родиона никогда не сходили.
Но и створ был обставлен, и бакена на положенных местах стояли, и зажигались вовремя. Судоходство набирало силу. С верховьев на баржах строительный щебень везли. Вниз, к элеваторам, урожай зерновых отправляли.
Музыка, огни, веселье пассажиров с палуб проходящих теплоходов звучали, душу веселили, внушали надежду на лучшую жизнь.
Сама Надюха похорошела, улыбаться стала чаще. Все спорится у нее в руках. Призналась Родиону уже по осени, что понесла от него.
...Дрожащими руками солдат свернул самокрутку деревенского табака, притушил полыхнувшие радостью глаза. Крепко обнял женушку. Засобирался в село, за подарками.
Да задержался там из-за «злодейки с наклейкою» на целых трое суток. Победу свою над судьбой перед друзьями-фронтовиками не скрывал.
Страшной ценой та победа обернулась.
Когда привезли его, пьяненького, на подводе домой, то первым делом он Надюху покликал. Не отозвалось свитое ими гнездо теплым голосом жены. Заметив, что не видно привязанной к причалу лодки, решил, что Надежда бакены на участке проверяет.
Накануне ветер сильный был, штормило. Вмиг у Родиона хмель выветрился. Давай по берегу бегать, плоскодонку искать. С женой, конечно. Ведь и ранее она, бывало, в его отсутствие обстановку сама проверяла, выходя в реку на надежной плоскодонке.
Носился по берегу, в каждую заводь заглядывая, взмыкивая, как молодой теленок без матери.
Голос у него сразу осел.
Ночью махал фонарем «Летучая мышь», втайне надеясь, что заблудилась Надежда. К утру, на подкашивающихся ногах, вернулся в сторожку. По рации с дистанции пути вызвал катер.
Пока ждал, многое из прошлого вспомнилось. Может и зря тогда, в госпитале, не рванул по венам, едва качающим кровь, осколком зеркала, поданным лейтенантом? А ведь была такая мысль, была…
…Катер пришел с наметками, баграми и спасательной командой. Водяной бурун погнали перед собой вниз по фарватеру, осматривая каждый подозрительный предмет. На лодку наткнулись километрах в пяти ниже границы участка. Задержал ее песчаный откос, на который струя воды выбросила полузатопленную плоскодонку. Она даже не перевернулась. Но в лодке никого не было.
Вот тут то и понял Родион, что смыслу его жизни пришел конец.
Словно тот же фонарь «летучая мышь» задули.
Заорал страшно от безнадеги на речку, на прибрежные кусты ивняка, на товарищей своих, ни в чем не повинных.
Связали его обеспокоенные мужики, туго-натуго, пеньковой веревкой. Чтобы за борт не выбросился. До вечера еще подплывали к каждому островку, проточине самой маленькой. Искали Надежду. И назавтра так делали, сдав Родиона в сельскую больницу.
И послезавтра.
Но не отпустила река свою жертву.
…Уже поздней осенью вернулся Родион из городской больницы. Притихший, рассеянный, он вроде даже меньше ростом стал. Ненужный, никчемный человек. Такую жену не уберег!
Родионов участок дистанция пути отдала другому, жившему на правом берегу Оби. Надежному хозяину, имевшему свою моторную лодку.
Родька, так его теперь местные стали звать, вернулся в избушку на берегу.
Питался тем, что ловил рыбу.
Одноногий Никифор - несостоявшийся сват, привозил время от времени хлеба, соли, сахару, забирая улов. А когда Никифор умер, уже в конце семидесятых, своими припасами стали делиться приезжающие на уловистые места рыбаки-любители. Не бескорыстно, конечно. Хотя Родька пойманную рыбу часто отдавал «просто так».
Рыбак он был удачливый.
Ну, а если еще «шкалик» поднесешь…
Выпив, долго сидел на берегу, бездумно глядя на текучую воду. В реке солнце кувыркалось на волнах, окатывало раскаленным жаром мужика, смолило многодневную щетину на лице.
Мнилось, вроде, что вот оно – фашистская бомба только разорвалась, и можно еще спрятать голову за броневым щитком, или, на худой конец, упасть на землю.
Но он уже никуда не успевал.
Слово о природе
Представляем вашему вниманию детские литературные произведения, авторы которых стали призёрами XVI краевого конкурса творческих работ детского общественного экологического движения «Сохраним биосферу» (Номинация «Слово о природе»», тема: «Живая душа природы»).
В 2011 году свои литературные таланты представили на суд жюри около 150 школьников края. На конкурс поступили детские произведения различных жанров: стихотворения, поэмы, эссе, сказки, легенды, были, рассказы и другие.
С любовью к природе (проза и поэзия)
Из сборника стихотворений «Красотой пленит меня природа»
Дарья Сусоева, 15 лет, МОУ «Трусовская СОШ» Курьинский район
***
Звенит ручеёк, очень рад он весне,
А птицы ему подпевают.
Природа ещё в сладкой неге и сне,
Но снег потихонечку тает.
Чтоб все мы проснулись от зимнего сна,
Сороки трещат на заборе.
Грачи прилетели, знать где-то весна
Торопится к нам из-за моря.
***
Солнышко лучистое,
Ярче, ярче грей!
Бабочка пятнистая,
Прилетай скорей!
Закружится в воздухе
Яркая краса.
И разбудят сонный лес
Птичьи голоса.
На лесной проталинке
Первые цветы,
Словно жемчуг маленький
Дивной красоты.
Вся в цвету черёмуха,
Словно в платье белом.
Подойду, с невестою
Пошепчусь несмело.
Расскажу красавице
Все свои секреты.
Знаю, мне понравятся
Мудрые советы.
***
Родной Чарыш, король алтайских рек.
Черёмуховый цвет по крышам низким.
Я сердце отдала своё навек
Селу, что стало и родным, и близким.
Здесь всё святое: песня родника
И журавлиный клин на небе синем.
И пусть судьба не выпадет легка,
Не разлюблю тебя, моя Россия!
Калина вся в наряде красных бус
И золотом горящая берёза.
Где б ни была - сюда опять вернусь,
В жару и в зной, и в лютые морозы.
Село моё, дороже и милей
Не отыскать тебя на целом свете.
Ведь ничего нет Родины родней -
Об этом знают взрослые и дети.
Вернусь сюда и низко поклонюсь.
А чтоб меня не покидали силы,
Из родника святого я напьюсь,
И буду жить, чтобы жила Россия. |
